Людмила Зайцева: спасение жизни не может быть услугой

Признаний и наград у самого известно главврача Бийской городской больницы не счесть, а минувшим летом ей было присвоено звание «Почетный гражданин города Бийска». С Людмилой Михайловной говорим о статусе врача, «истории болезни» российской медицины и пользе депутатской деятельности.

Людмила Зайцева. Фото:

• – Людмила Михайловна, стать врачом – это была мечта детства?

– Нет, я бы сказала, что в здравоохранение пришла случайно, но это действительно стало делом всей жизни. Я из простой многодетной семьи. Мама – рабочая, папа – столяр, он рано ушел из жизни, сразу после войны. Маме приходилось тянуть четверых детей. Из всех нас десятилетку окончила только старшая сестра. Другим мама сказала честно: всех не выучу. Стали смотреть, куда пойти учиться в Бийске. Родственники подсказали: идет набор в медучилище. Так и пошла туда после седьмого класса. Потом – распределение, и меня, семнадцатилетнюю девчонку, направили в Поспелихинский район, в деревню, заведовать фельдшерско-акушерским пунктом. А я до этого дом никогда не покидала. Конечно, было страшно. Шел 1957 год: ни транспорта, ни света – у всех стояли керосинки, рожали дома. Вот тогда я увидела, как и чем живут люди. Но какое ко мне было уважение! Я тогда поняла, что значит лечить, как это важно. Тогда и поняла: хочу быть врачом. Когда вернулась в Бийск, пошла в школу рабочей молодежи, ведь для экзаменов в мединститут нужны были и химия, и физика. Поступила. Днем училась, после занятий работала на скорой помощи. Другую профессию даже не рассматривала. На распределении попросилась в Бийск, здесь меня ждал муж, хотя тогда прежде всего отправляли в село. Но когда я сказала, что хочу быть детским врачом, все вопросы комиссии отпали. Педиатрического факультета еще не открыли, и была острая нехватка педиатров.

• – Какими тогда были условия?

– Сейчас понимаю, что страшными. А тогда это казалось обычным – других-то не знали. Коллектив замечательный, многие фронтовики. А сама детская больница тогда была у Вечного огня. Там не было даже канализации. Стояли железные умывальники, в торцах – туалеты. Зимой в больнице замерзали даже градусники. Так и работали. К ТЭЦ здание мы подсоединили позже, я уже тогда стала главврачом. Было понятно: в таком месте нельзя лечить детей.

Леонид Трофимович Гарковый предложил нашей больнице поменяться местами со строящимся общежитием торгового училища, которое возводили на улице Короленко. Мы должны были отдать училищу свое здание, а сами переехать на Короленко. Там уже выкладывали пятый этаж. Вы представляете, что это значит – сказать строителям, которые уже почти закончили здание, что здесь будет не общежитие, а больница? Вновь пришлось проделывать колоссальную работу! Но тогда это рассматривалось как временное решение, пока город не построит настоящую больницу. Мне еще тогда говорили: нет ничего более постоянного, чем временное. Так и оказалось. Детская больница в этом нетиповом здании находится с 1981 года. Но после барака у Вечного огня это казалось сказкой. Можно было разместить больных в теплых палатах, врачу – помыть руки горячей водой.

• – Позже о здании больницы заговорили вновь. Ее ведь планировали строить за «Мать и дитя»?

– Тогда еще не было «Мать и дитя». Диагностический центр разместили в здании, которое лет двадцать пытались построить как Дом пионеров. Я жила как раз напротив, думала, в него будет ходить мой сын. Но сын вырос, а здание так и не достроили. Вопрос о строительстве больницы я поднимала не раз. Нам даже удалось войти в программу, по которой выделялись деньги территориям, которые накрыло облако после ядерных испытаний в Семипалатинске, хотя, откровенно говоря, Бийск туда не входил. Согласовали все с городом, с краем. Нам подготовили проект будущей больницы – хорошего типового здания, полностью приспособленного под лечебный процесс. Участок под нее выделили как раз рядом с Домом пионеров. Здесь сносили частные дома, людей расселяли. Мы даже забили сваи под будущий пищеблок, заложили нулевой цикл хирургического корпуса. Когда в город пришли средства по программе, Геннадий Григорьевич Карпушкин решил направить их сначала на Дом пионеров – здесь было решено разместить диагностический центр, а потом – на строительство больницы. Не успели, остался один пустырь. После событий 1993 года о больнице забыли, она так и не появилась. Это до сих пор моя боль – так хотелось построить хороший стационар. Когда я увидела, что на этом месте начали строить многоэтажки, еле сдержала слезы. Столько сил было вложено в тот проект!

•  – Вы ведь были не только врачом, но и народным депутатом, входили в Верховный Совет РФ. Это помогало в работе?

– Я бы сказала, только это и помогало в таких проектах, как подготовка к строительству больницы. Например, мне как депутату были открыты двери министерств, краевых ведомств, не говоря уже о городской администрации. Какой бы секретарь остановил народного депутата? А ходить по кабинетам начальников приходилось часто. Потребностей было много – ремонт, лекарства, оборудование. А денег на все это не было. Ходили, выпрашивали, выбивали. Так, например, появилась в Бийске дыхательная аппаратура для детей. Честно говоря, когда я только шла в Верховный Совет, то по-другому представляли его задачи. Думала, будем работать, а тогда там готовили переворот.

• – Тем не менее 90-е годы – это время, когда жизнь менялась кардинально, в том числе и в законодательном плане.

– Да, и именно там нужно искать корень тех необратимых изменений, которые пошли в здравоохранении. Я говорю о законе об обязательном медицинском страховании. Сейчас понимаю, какими же наивными мы были, когда обсуждали его! Тогда по стране пошли новые веяния, было модно равняться на Запад. А что было у самих? Разруха и зарплата, выдаваемая мукой, водкой, одеждой. Ну как в таких условиях поднимать медицину? Начали изучать опыт других стран: в развитых была страховая медицина. И многие действительно видели в этом панацею. Как тогда думали? Будет финансирование из бюджета, а дополнительно к этому – поступления от страхователей, то есть предприятий, на которых трудятся работники. И тогда, когда деньги пойдут по двум каналам, появятся средства и на зарплату, и на лекарства, и на материально-техническую базу.

• – Почему это не сработало?

– Нам, прошедшим школу советской медицины, казалось очевидным, что все лучшее, что было в ней, сохранится – доступность, отношение к больным, менталитет врача и пациента. А что вышло? И медицина, и больные стали заложниками ситуации. Бюджет финансирует фонд медстрахования. Оттуда должна происходить оплата лечения, которое провели врач и больница. Это первая лишняя надстройка. Потом появились страховые компании, которые тоже берут свой процент от тех денег, которые должны идти медицине. И что остается на больного? Ведь следом появился порядок оказания врачебной помощи. Скажем, больной должен находиться в стационаре не более семи дней. Если дольше – либо страховая не заплатит за «лишние» дни, либо пиши объяснительную, почему его лечат дольше. И что делать врачу? Нас всегда учили, что лечить нужно не болезнь, а больного. Но если у тебя болят суставы, и ты лечишься по профилю, а тут возникла еще и пневмония, то регламент предписывает тебе продолжать лечить суставы. Отсюда и лечение за свой счет без записи в историю болезни.

• – На ваш взгляд, это и сказалось на взаимоотношениях врача и пациента? Ведь наверняка в советское время они были совершенно иными.

– Да, их невозможно сравнивать. Сложно сказать, какая бы еще профессия ценилась и уважалась так же, как профессия врача, ведь у человека нет ничего важнее, чем его собственная жизнь и жизнь его близких. И это понимали и врач, и больной. Нам еще студентами прививали, что терпение, доброта, умение поддержать больного – это основные качества врача, и если их нет, надо подумать над выбором другой профессии. Тогда было именно служение в медицине, и это ценилось обществом. Был образ врача. А что теперь? В фильмах, в телевизионных шоу какими мы видим медиков? Это же страшно! Да, говорят о врачебных ошибках, но они были и прежде. И такого негативного настроя не было никогда. Все по той же причине, о которой я говорила. Медицину поставили на рыночные рельсы. Я до сих пор не могу слышать фразу, которую говорят даже в правительстве, – «оказание медицинских услуг». Как спасение жизни может быть услугой?

Выходит, работа врача – товар. Но тогда платите за него, и не вспоминайте клятву Гиппократа. И я понимаю людей, выросших уже в другой стране, которым привили это. Мы потеряли целое поколение в здравоохранении, потому что молодому специалисту могли предложить только зарплату в 5900 рублей – и как на эти деньги содержать семью, строить планы на будущее? Люди уходили – кто-то уезжал из региона, кто-то шел в платные клиники, кто-то становился медпредставителем фармацевтических компаний и работал с аптеками. У нас ведь сегодня почти отсутствует прослойка врачей в возрасте от 30 до 50 лет. Мы вновь наблюдаем массовый исход из здравоохранения Бийска. И у кого учиться молодежи? Ведь врач – это не тот, кто получил диплом. Чтобы стать врачом, нужно еще быть «под присмотром» старших коллег лет пять, не меньше.

А больные в свою очередь стали «клиентами», и считают, что они правы всегда и во всем. Раньше нельзя было представить, чтобы больной спорил, утверждая, что врач его не так лечит. А сегодня легко ссылаются на то что в интернете пишут, что лечить нужно не так. Уважаемые, интернет не поставит вам диагноз и не назначит лечение, ориентированное конкретно под вас. А часто люди и вовсе путают «лечение» и «сервис».

• – Вот уже и на самом высоком уровне говорят, что модернизация завела медицину куда-то не туда.

– Когда я слышу про модернизацию, мне всегда хочется сказать: спуститесь на землю. Да, денег на здравоохранение выделяют сейчас много. Но на что они идут? Прежде всего на строительство крупных федеральных и региональных центров. Это хорошо, что такие есть – с квалифицированными врачами, с современным оборудованием. Но как больному, скажем, из Солтона, до них добраться? Ведь сначала поставить ему диагноз должны на месте, а некому. Наверное, нужно было начинать с первичного звена. Кого мы сегодня видим «на передовой» медицины? Пенсионеров. Хороших, душевных, опытных, но они не вечны. А смены им не видно. Ремонт и компьютеры не помогут, если не будет кадров. Начинать надо было с этого направления.

• – Людмила Михайловна, о вас говорят, что вы человек, выстроивший детское здравоохранение в городе. Как этого удалось добиться и что, на ваш взгляд, нужно вернуть из прошлого?

– Взаимодействие среди самих медиков. У нас была хорошая практика – раз в месяц мы собирали педиатрическое общество, чтобы все педиатры города, удаленных поселков знали друг друга, чтобы могли общаться, созваниваться. Это нормально и правильно, когда участковый врач знает врача стационара и может с ним проконсультироваться. Это ведет к снижению ошибок. У нас никогда не было задачи кого-то сделать крайним, виноватым. Такие встречи нужны, чтобы выявить слабые стороны взаимодействия, понять, почему была поздняя госпитализация, почему был неверно поставлен диагноз и прочее.

• – Вам приходилось все держать на личном контроле, о вас всегда отзывались как о строгом, но справедливом руководителе. Дома вы такая же?

– Нет, как раз домашние дела нередко страдали от переизбытка работы. Иной раз идешь домой и не помнишь, купила хлеб или нет. Мне повезло с мужем – Владимир оказался на редкость понимающим и всегда помогал по хозяйству, хотя я считаю, что именно для женщины дом и семья должны быть на первом месте. Но работа отнимала много сил и времени, а представить себя не врачом я просто не могла. Мне казалось, видя, насколько это непростая профессия, Юрий, сын, и не подумает быть врачом, поэтому, когда он собрался поступать в медицинский, я удивилась, но отговаривать не стала. Есть призвание, и нужно ему следовать. Не каждому суждено стать врачом. Должен быть талант – и это не только правильный выбор стратегии лечения, это еще и умение дать человеку надежду, что все будет хорошо.