Сейчас активная пенсионерка занимается общественной деятельностью
Алевтина Медведкина с 1973 года работала в следственном изоляторе Бийска до самой пенсии. А после стала председателем Совета ветеранов УФСИН. У нее пятеро детей и десять внуков. Но поговорили мы с ней не о воспитании детей, а о том, как она на работе «света белого не видела» и «отсидела» все эти годы вместе со своими подопечными.
Давайте жить дружно
– Алевтина Петровна, расскажите о вашей необычной профессии. Все-таки, она не для молоденьких девушек, какой вы были, когда впервые пришли в следственный изолятор.
– Да, всю жизнь я отработала в следственном изоляторе, а по-русски – в тюрьме. Там содержат заключенных после суда, пока приговор не вступит в законную силу, а потом распределяют по зонам. Я пришла туда первый раз не на эту должность, начальник попросил просто поработать на складе. А потом и говорит: «Что ты будешь здесь, зарплата всего 90 рублей, а там все-таки 110 рублей? Давай, переходи!» Время такое было, когда все мужчины в основном бежали в торговлю, работать было некому.
Согласилась. Прошла необходимую аттестацию, а остальному, можно сказать, жизнь научила.
– Что входило в ваши обязанности?
– Я конвоировала заключенных: в санчасть водила, на прогулку, также принимала передачи от родственников заключенных.
– С заключенными вообще разговаривают?
– А как же? Вот как с вами. Но надо понимать, что многие агрессивные, при этом, если им отвечать на агрессию агрессией – туши свет!
Пост принимаю, говорю: «Так, ребята, сегодня дежурю я. Писать я не умею, у меня двойка по русскому, так что давайте жить дружно, чтобы мне на вас рапорта не составлять».
Они что-то просят или требуют, говорю: «Не положено!» И все тут, разговор-то короткий. Конечно, на нормальные просьбы всегда реагировали, но «откровенных разговоров» не было.
Меня называли «старшая»
– Найти понимание с заключенными наверняка сложно?
– Могут остро реагировать на любое замечание. На прогулке у меня был случай: у нас же там сетка натянута, один заключенный начал подпрыгивать и откручивать ее (проволоку ему надо было). Я подошла и сказала: «Что ты висишь, как обезьяна?» А он давай возмущаться, что я его почти животным обозвала.
– Вы и жаргон весь знаете?
– Я все знаю. Меня называли «старшАя». В автобусе едешь бывало, в трамвае или еще где-то, уже будучи на пенсии - свои, освободившиеся, узнают, место уступают: «Старшая, садитесь, пожалуйста».
– Были серьезные конфликты?
– Разные ситуации происходили, не без этого. Одна сотрудница маху дала: открыла камеру в малолетке, трое парней вышли, один остался.
Она туда заглядывает, а он ей штырь-заточку к шее приставил.
Но все обошлось. Боялись они лезть на рожон, да и мы ко многому уже привыкли: голова на 360 градусов крутилась. Слышишь, и даже чувствуешь, кто где стоит, как смотрит.
Один раз бунт был, когда в изоляторе у нас сидело очень много народа – три с половиной человека на одно место.
– Как это, «с половиной»?
– Не рассчитаны были камеры на такое количество людей: по очереди они спали, и очень тяжело было и им, и нам. Полгода эта ситуация тянулась.
Бунт случился из-за всего этого, и даже из края ОМОН приезжал, все там переломали-перебили. На вышку поставили два человека с автоматами, дикий шум стоял.
Бритва в булочке
– И вы не боялись?
– Оружия мы не носили, только ключ. Но знали, что в случае чего, нас подстрахуют. Заключенные стремились соблюдать порядок, потому что понимали, что иначе будут наказаны: передачки не дадут или в карцер посадят. Я всегда находила возможности, чтобы договариваться.
Кормушку открываешь и говоришь: «Так, ребята, сейчас на прогулку пойдем. Надеть всем брюки, футболки».
Резинки и веревки там были запрещены. Начальник боялся за нас, всегда предупреждал: «Девчонки, смотрите, чтоб они в только брюках выходили» (чтобы не использовали ремни как удавку - прим.ред.).
– А в передачках находили что-то? Например, напильник в хлебе?
– Конечно. Однажды напополам сломанную бритву в булочку положили. Пришлось всех родственников подзывать, у кого из этой камеры заключенные. Показала им бритву, говорю: «Если он с вашим в камере одной сидит, кто знает, как он ее применит?»
Когда пошли наркотики, их все старались передать различными способами.
– Вы и сейчас ведете активную деятельность, участвуете в работе совета ветеранов.
– Ко мне приходят наши пенсионеры, у кого какая проблема – все помогаем решить.
– И все-таки, что в работе в следственном изоляторе вам нравилось?
– Не знаю как сказать, честно. Наверное, я понимала, что то, что я делаю – важно. Они начинают буянить, я и говорю: «Что ты выступаешь? Ты сейчас в камере хранения, тебя бы на свободе давно прижучили, а тут ты сидишь, пальцы гнешь».
– Мне кажется, что это очень тяжелая работа, именно морально. По сути, вы же с ними сидите, как будто срок отбываете...
– Одно время и работать некому было, мы вдвоем с напарницей выводили 60 человек заключенных на прогулку. Я вверху стою, она внизу, ключами открывает. Про «отсидеть» с ними, в этом есть правда: казалось иногда, что у заключенных даже больше прав, чем у нас. Все очень строго было, много обязанностей, год за полтора. Но сейчас там условия намного лучше.
Почетная должность. Такое призвание требует особого склада души и ума. Не каждому дано. Эта профессия вполне достойна быть включенной в программу профориетации для школьников.