«БР» удалось взять эксклюзивное интервью у женщины, которая долгое время не выходила ни с кем на контакт
Этот шалаш в Приобской части города не спрятан от любопытных глаз. Под грудой шифера, досок, тряпок и целлофана кто-то копошится. Стоит подойти ближе - и откуда не возьмись появляются собаки. Сначала осторожничают, а потом облаивают, прогоняя незваных гостей с территории. Визитам не рада и хозяйка шалаша, машет руками: «уходите», скрываясь за грязной занавеской. Несколько попыток впустую. Тогда идем к местным жителям, общаемся и узнаем, как зовут отшельницу. «Женя! Я из газеты!», и смело вперед. Собаки расступаются, а женщина полностью выходит из шалаша.
«Вижу, что вы не уходите. Мне ничего не надо. У меня все есть».
Не бийчанка
Евгении 67 лет, и образ ее жизни можно было бы назвать «бомжеванием» за некоторым отличием. Она строит для себя шалаш из подручных материалов и брезгует едой с помойки. Есть небольшая социальная пенсия, которая позволяет держаться на плаву. Да и потребности у Жени невелики: простая пища и нитки, чтобы вязать. Несколько лет назад женщина обосновалась у девятиэтажки, потом оттуда ее прогнали. Евгения выбрала новое место, недалеко от разрушенного дома. Получив разрешение местных, взяла для «строительства» листы шифера и доски.
Может показаться, что у человека, который решился на такую жизнь, не все в порядке с головой, при этом рассуждает Женя вполне здраво, или точнее сказать, интересно. Глаза – ясные, а вот лица не видать, оно скрыто за вязаной маской. Сама одета в кофту грубой вязки, талия обмотана чем-то наподобие шарфа.
– Раньше я снимала квартиру и платила за нее, – разговорить отшельницу получается не сразу. – Родилась в Красноярске, профессии нет. Ни семьи, ни детей тоже нет. Как в Бийске оказалась? Поехала работать в Белокуриху посудомойщицей, полы тоже мыла. Потом... так случилось.
Конечно, отшельница не раз привлекала к себе внимание: находились желающие помочь из числа местных жителей и приезжали социальные службы.
– Помощь мне не нужна – я и сама знаю, куда идти, – говорит, как отрезает. – И центров достаточно, и ночлежек. Я ими пользовалась, когда надо, можно и койко-место снять. Но я здесь остаюсь, потому что в ночлежки часто приходят люди, вышедшие после тюремного заключения, а у них свои понятия. Центр для бездомных... Ни плюсов, ни минусов там нет - я знаю, что там делается. Пока я лучше здесь, на природе побуду. Я же не бийчанка. Почему я должна что-то от кого-то ждать или требовать? Я не подхожу под эти параметры.
Шалаш и вязаные одеяла
– Так вы бомжуете или нет?
– Получается, бомжую, – соглашается Женя.
И признается, что построенный шалаш привлекает внимание, а это опасно, ведь люди всякие бывают. Но быт за несколько лет «оседлой жизни» уже налажен.
– В землянках в войну жили, – усмехается она и дает заглянуть в свой домик.
Конечно, уютным его не назовешь, хотя очевидны усилия, предпринятые для выживания. Укрывной материал – клеенка и шифер, внутри все в вязаных изделиях, справа – полка с какими-то баночками, едой и, как оказалось, самодельной печкой.
– Я себе печечку маленькую сделала, у меня даже уголь есть, – не без гордости показывает отшельница. – Так и согреваюсь. Не сильно топит, конечно, шалаш-то иначе расплавится. Труба еще немножко греет все равно. Полгорода таких, как я, но никто не рискнет жить вот так, на виду.
Одежду и покрывала Евгения делает сама, используя технику специальной ковровой вязки. Они ей нужны, чтобы укрываться в морозы.
– Я много не вяжу, только для тепла, – поясняет она. – Мыться? У меня тазы свои есть. Люди есть люди, ко всему приспосабливаются. Конечно, я понимаю, что это странно. И вообще, только сумасшедшая женщина может так жить, как я.
Кстати, охрана в виде стаи собак сама пристроилась к отшельнице. «Это не мои», - уверяет Женя. Их прикормили другие люди.
– Я их подкармливаю, если у меня возможность есть. Вы что? Я сама здесь никто, чтобы еще и собак держать, – возмущается она.
Мне никто не должен
У Жени очень четкие взгляды на жизнь. Она искренне не понимает, почему должна стремиться к комфорту.
– Можно и жилье снять, землю, участочек, и там хоть так же сделать шалаш и не считаться сумасшедшей женщиной, – рассуждает она. – Я думаю, что жить на трубах нельзя, это административное нарушение. Может, я выгляжу как человек, которому нужно прийти на помощь, но у меня другая ситуация – мне никто ничего не должен. Мне достаточно того, что я имею. Я не должна получать что-то, ведь кому-то это может быть нужнее.
Кстати, документы у Жени есть, однако уж очень затасканные.
– Я не прописана в Алтайском крае специально, потому что ничего не требую. Да мне просто и не надо, – настойчиво повторяет отшельница. – Мне достаточно того, что дало государство. Сколько заработала, столько имею. Стаж есть, но там слишком много перерывов было... Зиму, посмотрю, где буду, – или в центр, или в ночлежку, или здесь. Какая погода будет, да и если эту трубу не отрежут...
Дети отшельницу не обижают, с ними у нее особые отношения.
– Она никому не мешает: живет себе так лет шесть уже, вяжет, собаки ее охраняют, – рассказывает местная жительница Нина Пересторонина. – Вижу, соцслужба к ней иногда приезжает. Она ребятишкам конфеты покупает и в мешочки недалеко от шалаша развешивает.
Еще одна бабушка-соседка рассказала, что о «своей отшельнице» они беспокоятся, посматривают за ней.
– Когда прохожу мимо шалаша, спрашиваю: «Женя, Женя! Живая?» Если тишина, подхожу ближе, включаю с телефона фонарик, свечу туда.
От любой помощи Евгения отказалась, окончательно заверив: ей не нужны продукты, одежда и даже временное место жительства. Последнее слово осталось за ней, отшельницей:
– Я сама справляюсь. Если мне трудно передвигаться будет, еще что-то случится, подумаю. А пока человек движется, он живет. Кто-то в квартире, кто-то в доме, а я тут, в шалаше.
Неужто и зимой в морозы она так живет ? трудно в это поверить. Вообще-то отшельники это те, кто проживает уединенно в глуши на значительном удалении от всех прочих граждан, как например всем известная староверка Агафья. А это просто бомжиха. После грядущего ядерного апокалипсиса немногие уцелевшие будут вынуждены выживать подобным образом.